"кончиками пальцев я ощутила: эта жизнь недосказана, недописана". Автор книги о курчатове рассказала о великом ученом и простом человеке - родина

В этом двухэтажном домике - "Хижине Лесника", как называл его сам Игорь Василевич - мы и встретились.  АКАДЕМИКА КУРЧАТОВА И ВСЕ, ЧЕМ ОН ЗАНИМАЛСЯ, ТЩАТЕЛЬНО ОБЕРЕГАЛИ ОТ

ПОСТОРОННИХ ГЛАЗ. И ПРИ ЖИЗНИ, И ПОСЛЕ. А ТЕПЕРЬ КНИГ О НЕМ И ПУБЛИКАЦИЙ ЧИТАТЬ НЕ ПЕРЕЧИТАТЬ... РАИСА КУЗНЕЦОВА: У меня не было мысли писать о книгу о Курчатове. Просто собирали,

анализировали, накапливали материалы и предметы, которые характеризовали его научную деятельность и его окружение. Постепенно врастала в жизнь его семьи, старалась проследить, куда тянутся 

корни - к дедам и прадедам. Одновременно знакомилась с людьми: и родственниками, и окружением Игоря Васильевича - "курчатовцами", как называют тех, кто с ним работал. С годами

стало приходить понимание, что я должна поделиться с людьми тем, что узнавала сама. В музее, когда проводим экскурсии, мы о многом рассказываем - и школьникам, и взрослым посетителям,

которые далеко не всегда связаны с чем-то атомным. Но устный рассказ это одно, а переложить жизнь известного человека на бумагу - совсем другое. ВЫХОДИТ, ВСЕ СОРОК ЛЕТ И ШЛИ К ЭТОМУ? РАИСА

КУЗНЕЦОВА: Можно и так сказать. В 1988 году издали первую книгу, где я была составителем. Это воспоминания поколения курчатовцев, которые непосредственно с Игорем Васильевичем работали. Мы

записывали их на магнитофон, как только появилась возможность о чем-то открыто рассказать. Ответственным редактором того сборника был академик Анатолий Петрович Александров. А в редакторской

группе - Игорь Николаевич Головин, профессор, доктор наук, который был у Курчатова первым заместителем, и Николай Александрович Власов - он работал в циклотронной лаборатории Института

атомной энергии и выезжал на многие испытания ядерного и термоядерного оружия. С 1956-го по 1987-й он к тому же был заместителем главного редактора журнала "Атомная энергия",

созданного по инициативе Курчатова. Мы удачно с ними объединились и быстро, к 85-летию со дня рождения Игоря Васильевича, выпустили ту книгу.  А затем появилась вторая - "Курчатов в

жизни". Это большая книга по материалам личного архива, который я собирала многие годы. Помню, как тогда еще говорили: какой "личный архив"? Он же засекреченный, секретный… И

ВПРЯМЬ: АКАДЕМИК СЕКРЕТНЫЙ, ЗНАЧИТ И АРХИВ ТАКОЙ ЖЕ. ВЕСЬ ОПИСАН И ПО СЕКРЕТНОЙ ОПИСИ СДАН.   РАИСА КУЗНЕЦОВА: А я тогда говорила и сейчас скажу: не может человек, даже самый секретный, не

оставить следов в том месте, где он жил, где бывал сам или находились его близкие. И как романтик верила: обязательно что-то найду. Я поехала на родину Игоря Васильевича, походила по его

следам на Урале. Побывала в лесничестве, где они жили, встречалась с ветеранами. Еще были люди, которые знали эти семьи - кое-что важное привезла оттуда. Тогда же познакомилась и подружилась

с родственниками его и его жены. В итоге собрался архив, в котором многое соединилось. В 1982 году, когда описывала все, что находилось в доме-музее, нашлись чемодан, сундук старый,

заполненный бумагами, какие-то стопки писем в столах. А еще коробочка, перевязанная яркой лентой, с пометкой: "Письма мои и Игоря". Это жена Марина Дмитриевна оставила наследство -

и свои письма, и письма, которые Игорь Курчатов получал в 1921-1924 годах от Веры Тагеевой, с которой познакомился во время учебы в Симферополе и стал переписываться… ОН НАЗВАЛ ЕЕ КАПЕЛЛОЙ,

ОНА В ОТВЕТ - ОРИОНОМ. В СТРАНЕ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА, РАЗРУХА, А ВЛЮБЛЕННЫЕ РОМАНТИКИ НЕ ПЕРЕСТАВАЛИ МЕЧТАТЬ? РАИСА КУЗНЕЦОВА: Это правда. Сохранились и попали в книгу только письма, которые

получал Орион. Курчатов их сберег. А те, что он писал Капелле, видимо, утрачены. Но даже из ответных писем Веры Тагеевой проступает талантливый и целеустремленный человек с распахнутой

чистой душой и щедрым сердцем. Таким он был до конца жизни. Думал о деле и тех, кто рядом. Себя не берег, перенес два инсульта и умер в 57 лет. Но сколько сделать сумел!   После книги

"Курчатов в жизни", которая издана Мосгорархивом к 100-летию со дня рождения Игоря Васильевича, я еще две монографии выпустила. Одна называется "Первый среди равных", а

вторая - "И не было большего долга". В каком-то смысле эти две небольшие книжечки и легли в основу книги "Курчатов", которая вышла в серии "ЖЗЛ". КОГДА

ДОГОВАРИВАЛИСЬ ОБ ЭТОЙ ВСТРЕЧЕ, ВЫ СКАЗАЛИ, ЧТО "ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА КАК КУРЧАТОВ МНОГО НЕ БЫВАЕТ"... РАИСА КУЗНЕЦОВА: А разве не так?! Он единственный в своем роде. И не только в

масштабах нашей страны. Если взять мировой срез, таких фигур всего несколько десятков, может быть, сотня. И книги о Курчатове, которые уже выходили, мне хорошо известны. К слову сказать, в

серии "ЖЗЛ" была только работа Петра Асташенкова, и это, заметьте, 1967 год. Книги Головина и других авторов выходили в других издательствах. И свою миссию - познакомить в пределах

возможного с тем, что было тогда разрешено - они выполнили. Но это было уже давно. И мир, и наша страна с тех пор стали другими. ВЫ ГОВОРИТЕ ТОЛЬКО О РЕЖИМНЫХ ОГРАНИЧЕНИЯХ, ЧТО СУЩЕСТВОВАЛИ

ВОКРУГ ВСЕГО АТОМНОГО, А ТЕПЕРЬ ВО МНОГОМ СНЯТЫ? РАИСА КУЗНЕЦОВА: Не только. Я собирала все, что касается Игоря Васильевича. И в семьях близких ему людей, и среди учеников, коллег, у

которых что-то могло остаться - какие-то записки, письма. Многое сохранилось в семье брата. Уже после смерти Бориса Васильевича Курчатова я дружила с его женой Людмилой Никифоровной. Она

передала значительный семейный архив. В нем я нашла много писем матери Курчатова из блокадного Ленинграда. ТАМ ЖЕ, В ЛЕНИНГРАДЕ, УМЕР ОТЕЦ ИГОРЯ И БОРИСА? РАИСА КУЗНЕЦОВА: Да. Тяжело

заболевший летом 41-го Василий Алексеевич Курчатов не смог эвакуироваться в Казань вместе с другими членами семьи. Рядом с мужем осталась и Мария Васильевна. А когда его не стало, голодала в

холодном одиночестве. В феврале 1942-го ее все-таки вывезли, но дороги к своим она не вынесла. В бессознательном состоянии была снята с поезда в Вологде и помещена в госпиталь. Там же 12

апреля умерла... Все это я уже знала, когда разбирала, можно сказать - расшифровывала и перепечатывала ее письма из блокадного Ленинграда - почти невидимые, написанные ослабевшей рукой. Я

разбирала строчку за строчкой и пыталась представить, как Мария Васильевна пододвигала коптилку и слюнявила химический карандашик, чтобы хоть небольшую весточку подать детям… Когда смотрела

на письма матери, просто даже на ее почерк, я  как-то по-особому начинала понимать, что происходило в те месяцы в Ленинграде. Словно была вместе с ними… Нечто похожее и с романтической

перепиской двух молодых людей - Веры и Игоря, когда они были студентами. Письма, как я уже сказала, сохранились у Марины Дмитриевны - жены Игоря Васильевича. Я их изучала, раскладывала по

датам - получалось несколько стопочек, и в каждой - своя история. А все вместе - из биографии одного вполне конкретного человека. ЕГО КАК ТОЛЬКО НИ НАЗЫВАЮТ: И СИМВОЛОМ ЭПОХИ, И БОГАТЫРЕМ В

НАУКЕ, ПРИЧЕМ ВЕЗУЧИМ И БЛАГОПОЛУЧНЫМ - СДЕЛАЛ ОДНО, ВТОРОЕ, ТРЕТЬЕ. ЗА ЧТО ЕМУ В КАЧЕСТВЕ НАГРАДЫ - ЗВАНИЕ АКАДЕМИКА И ТРИ ПОДРЯД ГЕРОЙСКИЕ ЗВЕЗДЫ… РАИСА КУЗНЕЦОВА: Да, Курчатов -  первый в

СССР трижды Герой Социалистического Труда. Но как это было непросто и что стояло за таким признанием, понимаешь порой с неожиданной стороны. Когда строили на Урале первый реактор для

наработки плутония, Игорь Васильевич там подолгу бывал в командировках. И в буквальном смысле залезал во все детали - самолично проверял и трубопроводы, и качество сварки. Когда ненадолго

возвращался в Москву, Марина Дмитриевна с ужасом обнаруживала, во что превратилось его только что купленное пальто. А еще раньше, во время войны, занимался в Севастополе размагничиванием

кораблей и тем самым защищал их от вражеских мин. Готов был сутками не спать, чтобы успеть как можно больше… Таких историй, фактов набиралось все больше и больше. И в какой-то момент будто

кончиками пальцев я ощутила: эта жизнь недосказана, недописана. Ее нужно обнажить там, где можно. А когда открыли архив президента, когда из Государственного архива РФ стали публиковать

рассекреченные документы, я пришла к убеждению: атомный проект - главное в жизни академика Курчатова. Эту работу он считал своим святым долгом, служением Отечеству.  Документальные тома

"Атомный проект СССР"  под редакцией Льва Дмитриевича Рябева - это, на мой взгляд, потрясающий исторический труд. Он дает правдивое, глубокое и документальное представление о том,

что было совершено в 1940-е - 1950-е годы в нашей стране, только поднимавшейся из руин войны, общими усилиями руководителей государства и промышленности, ученых, инженеров, технологов,

рабочих, военных, включая, конечно, и труд огромного числа заключенных ГУЛАГа. Там есть и про то, как люди вручную, кирками разбивали промерзшую землю, чтобы подготовить котлован для первого

промышленного реактора. Чтобы в конечном счете создать могучую державу и ядерный щит для нее и для нас. ПРИ ПЕРВОМ ЗНАКОМСТВЕ С ВАШЕЙ КНИГОЙ ОБРАТИЛ ВНИМАНИЕ, ЧТО ПРИМЕЧАНИЯ В НЕЙ ЗАНИМАЮТ

34 СТРАНИЦЫ. А ОБЩЕЕ ЧИСЛО ССЫЛОК НА ИСТОЧНИКИ - 822,  ЕСЛИ Я НЕ ОШИБСЯ В ПОДСЧЕТАХ. В ЭТОМ ЕЩЕ ОДНА ОСОБЕННОСТЬ, КОТОРАЯ ВЫЗЫВАЕТ ОГРОМНОЕ УВАЖЕНИЕ НА ФОНЕ ИНЫХ ПСЕВДОДОКУМЕНТАЛЬНЫХ

ТВОРЕНИЙ, ГДЕ АВТОРЫ ИСТОРИЧЕСКИХ СЕНСАЦИЙ НЕ УТРУЖДАЮТ СЕБЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМИ… РАИСА КУЗНЕЦОВА: Вы говорите - 800, а я внутри себя улыбаюсь. Если б вы знали, сколько всего найдено,

прочитано, собрано - в частных записках, в блокнотах, в архивных документах, в журналах и книгах - за те 40 лет, на протяжении которых я занимаюсь наследием Курчатова. Ведь я

историк-архивист по образованию… И ДАЖЕ ЗАЩИТИЛИ ДОКТОРСКУЮ ДИССЕРТАЦИЮ. А В ЯДЕРНОЙ ФИЗИКЕ КТО ПОМОГАЛ РАЗБИРАТЬСЯ? ВЕДЬ ОНА НА КАЖДОМ ШАГУ В ТЕХ ДОКУМЕНТАХ, С КОТОРЫМИ ВЫ РАБОТАЛИ…  РАИСА

КУЗНЕЦОВА: Когда мне нужно было понять, какой-то физический процесс или химический, я шла, например, в лабораторию к физикам и химикам, которые работали с Борисом Васильевичем Курчатовым, и

просила: ребята, объясните мне, пожалуйста, что такое королек плутония? Они в ответ: вот вам иголка, вот - микроскоп. Кладете иголочку под микроскоп, смотрите в окуляр. Увидели ушко -

поделите пополам. Примерно так он и выглядел… Устройство ядерного реактора при желании постичь не трудно. Тем более, что на территории института работает первый экспериментальный реактор

Курчатова, который он запустил "в шесть часов вечера после войны" - 25 декабря 1946 года. Так что скоро будем отмечать 70-летие пуска  Ф-1, на нем впервые в Евразии осуществлена

цепная ядерная реакция. Глубоко в технические вопросы я, конечно, не погружалась и читателей стараюсь не погружать. Но в главных вещах стремилась дойти до сути. Насколько это получилось,

судить не мне. ВЫХОД КНИГИ ПО ОБЫКНОВЕНИЮ СОПРОВОЖДАЮТ ПРЕЗЕНТАЦИЕЙ. ВЫ ЧТО-ТО ПЛАНИРУЕТЕ? РАИСА КУЗНЕЦОВА: Пусть люди сначала ее купят, познакомятся, а дальше видно будет.  НО ТОГДА ЭТО

БУДЕТ НЕ ПРЕЗЕНТАЦИЯ, А ВСТРЕЧА С ЧИТАТЕЛЯМИ… РАИСА КУЗНЕЦОВА: Вот и хорошо. А рекламировать свою работу я не хочу. Да и Курчатов не нуждается в рекламе. Люди, которые имеют сердце и душу,

любят страну, в которой живут и сохраняют уважение к ее истории, найдут и прочитают эту книгу. Потому что таких людей, как Игорь Васильевич, надо помнить и высоко чтить. Как будто кончиками

пальцев я ощутила: эта жизнь недосказана, недописана. Ее нужно обнажить там, где можно… Я работаю в Доме-музея Курчатова и люблю то, чем занимаюсь. По этому поводу у нас случился однажды

утром диалог со священником из нашего храма. Встретились с ним на тротуаре, перед светофором. Узнали друг друга. "Здравствуйте, - раскланивается батюшка. - Куда спешите?" -

"На службу". А он в ответ как будто даже с удивлением: "Это вы-то на службу? Это я на службу…". А ведь Игорь Васильевич тоже служил. Но не в одном отдельно взятом храме,

а всей своей Родине. И каждый из нас служит. Семьи, откуда я родом и куда вышла замуж, наполовину военные, и мне это с детства знакомо: "пошел на службу", "поехали на

службу". Если задуматься всерьез, служение - это великое слово. Лично я служу памяти Игоря Васильевича Курчатова, памяти подобных ему и близких мне людей его поколения. А это, поверьте,

открывает и творческий простор, и новые горизонты. Но я далеко не заглядываю. Мне бы Игоря Васильевича не подвести. И себе не изменить, говоря об этом человеке.