"Кончиками пальцев я ощутила: эта жизнь недосказана, недописана". Автор книги о Курчатове рассказала о великом ученом и простом человеке

В этом двухэтажном домике - "Хижине Лесника", как называл его сам Игорь Василевич - мы и встретились. 

Академика Курчатова и все, чем он занимался, тщательно оберегали от посторонних глаз. И при жизни, и после. А теперь книг о нем и публикаций читать не перечитать...

Раиса Кузнецова: У меня не было мысли писать о книгу о Курчатове. Просто собирали, анализировали, накапливали материалы и предметы, которые характеризовали его научную деятельность и его

окружение. Постепенно врастала в жизнь его семьи, старалась проследить, куда тянутся  корни - к дедам и прадедам. Одновременно знакомилась с людьми: и родственниками, и окружением Игоря

Васильевича - "курчатовцами", как называют тех, кто с ним работал.

С годами стало приходить понимание, что я должна поделиться с людьми тем, что узнавала сама. В музее, когда проводим экскурсии, мы о многом рассказываем - и школьникам, и взрослым

посетителям, которые далеко не всегда связаны с чем-то атомным. Но устный рассказ это одно, а переложить жизнь известного человека на бумагу - совсем другое.

Раиса Кузнецова: Можно и так сказать. В 1988 году издали первую книгу, где я была составителем. Это воспоминания поколения курчатовцев, которые непосредственно с Игорем Васильевичем

работали. Мы записывали их на магнитофон, как только появилась возможность о чем-то открыто рассказать.

Ответственным редактором того сборника был академик Анатолий Петрович Александров. А в редакторской группе - Игорь Николаевич Головин, профессор, доктор наук, который был у Курчатова первым

заместителем, и Николай Александрович Власов - он работал в циклотронной лаборатории Института атомной энергии и выезжал на многие испытания ядерного и термоядерного оружия. С 1956-го по

1987-й он к тому же был заместителем главного редактора журнала "Атомная энергия", созданного по инициативе Курчатова. Мы удачно с ними объединились и быстро, к 85-летию со дня рождения

Игоря Васильевича, выпустили ту книгу. 

А затем появилась вторая - "Курчатов в жизни". Это большая книга по материалам личного архива, который я собирала многие годы. Помню, как тогда еще говорили: какой "личный архив"? Он же

засекреченный, секретный…

И впрямь: академик секретный, значит и архив такой же. Весь описан и по секретной описи сдан.  

Раиса Кузнецова: А я тогда говорила и сейчас скажу: не может человек, даже самый секретный, не оставить следов в том месте, где он жил, где бывал сам или находились его близкие. И как

романтик верила: обязательно что-то найду. Я поехала на родину Игоря Васильевича, походила по его следам на Урале. Побывала в лесничестве, где они жили, встречалась с ветеранами. Еще были

люди, которые знали эти семьи - кое-что важное привезла оттуда. Тогда же познакомилась и подружилась с родственниками его и его жены. В итоге собрался архив, в котором многое соединилось.

В 1982 году, когда описывала все, что находилось в доме-музее, нашлись чемодан, сундук старый, заполненный бумагами, какие-то стопки писем в столах. А еще коробочка, перевязанная яркой

лентой, с пометкой: "Письма мои и Игоря". Это жена Марина Дмитриевна оставила наследство - и свои письма, и письма, которые Игорь Курчатов получал в 1921-1924 годах от Веры Тагеевой, с

которой познакомился во время учебы в Симферополе и стал переписываться…

Он назвал ее Капеллой, она в ответ - Орионом. В стране гражданская война, разруха, а влюбленные романтики не переставали мечтать?

Раиса Кузнецова: Это правда. Сохранились и попали в книгу только письма, которые получал Орион. Курчатов их сберег. А те, что он писал Капелле, видимо, утрачены. Но даже из ответных писем

Веры Тагеевой проступает талантливый и целеустремленный человек с распахнутой чистой душой и щедрым сердцем. Таким он был до конца жизни. Думал о деле и тех, кто рядом. Себя не берег,

перенес два инсульта и умер в 57 лет. Но сколько сделать сумел!  

После книги "Курчатов в жизни", которая издана Мосгорархивом к 100-летию со дня рождения Игоря Васильевича, я еще две монографии выпустила. Одна называется "Первый среди равных", а вторая -

"И не было большего долга". В каком-то смысле эти две небольшие книжечки и легли в основу книги "Курчатов", которая вышла в серии "ЖЗЛ".

Когда договаривались об этой встрече, вы сказали, что "такого человека как Курчатов много не бывает"...

Раиса Кузнецова: А разве не так?! Он единственный в своем роде. И не только в масштабах нашей страны. Если взять мировой срез, таких фигур всего несколько десятков, может быть, сотня. И

книги о Курчатове, которые уже выходили, мне хорошо известны. К слову сказать, в серии "ЖЗЛ" была только работа Петра Асташенкова, и это, заметьте, 1967 год. Книги Головина и других авторов

выходили в других издательствах. И свою миссию - познакомить в пределах возможного с тем, что было тогда разрешено - они выполнили. Но это было уже давно. И мир, и наша страна с тех пор

стали другими.

Вы говорите только о режимных ограничениях, что существовали вокруг всего атомного, а теперь во многом сняты?

Раиса Кузнецова: Не только. Я собирала все, что касается Игоря Васильевича. И в семьях близких ему людей, и среди учеников, коллег, у которых что-то могло остаться - какие-то записки,

письма. Многое сохранилось в семье брата. Уже после смерти Бориса Васильевича Курчатова я дружила с его женой Людмилой Никифоровной. Она передала значительный семейный архив. В нем я нашла

много писем матери Курчатова из блокадного Ленинграда.

Раиса Кузнецова: Да. Тяжело заболевший летом 41-го Василий Алексеевич Курчатов не смог эвакуироваться в Казань вместе с другими членами семьи. Рядом с мужем осталась и Мария Васильевна. А

когда его не стало, голодала в холодном одиночестве. В феврале 1942-го ее все-таки вывезли, но дороги к своим она не вынесла. В бессознательном состоянии была снята с поезда в Вологде и

помещена в госпиталь. Там же 12 апреля умерла...

Все это я уже знала, когда разбирала, можно сказать - расшифровывала и перепечатывала ее письма из блокадного Ленинграда - почти невидимые, написанные ослабевшей рукой. Я разбирала строчку

за строчкой и пыталась представить, как Мария Васильевна пододвигала коптилку и слюнявила химический карандашик, чтобы хоть небольшую весточку подать детям…

Когда смотрела на письма матери, просто даже на ее почерк, я  как-то по-особому начинала понимать, что происходило в те месяцы в Ленинграде. Словно была вместе с ними…

Нечто похожее и с романтической перепиской двух молодых людей - Веры и Игоря, когда они были студентами. Письма, как я уже сказала, сохранились у Марины Дмитриевны - жены Игоря Васильевича.

Я их изучала, раскладывала по датам - получалось несколько стопочек, и в каждой - своя история. А все вместе - из биографии одного вполне конкретного человека.

Его как только ни называют: и символом эпохи, и богатырем в науке, причем везучим и благополучным - сделал одно, второе, третье. За что ему в качестве награды - звание академика и три подряд

геройские звезды…

Раиса Кузнецова: Да, Курчатов -  первый в СССР трижды Герой Социалистического Труда. Но как это было непросто и что стояло за таким признанием, понимаешь порой с неожиданной стороны. Когда

строили на Урале первый реактор для наработки плутония, Игорь Васильевич там подолгу бывал в командировках. И в буквальном смысле залезал во все детали - самолично проверял и трубопроводы, и

качество сварки. Когда ненадолго возвращался в Москву, Марина Дмитриевна с ужасом обнаруживала, во что превратилось его только что купленное пальто. А еще раньше, во время войны, занимался

в Севастополе размагничиванием кораблей и тем самым защищал их от вражеских мин. Готов был сутками не спать, чтобы успеть как можно больше…

Таких историй, фактов набиралось все больше и больше. И в какой-то момент будто кончиками пальцев я ощутила: эта жизнь недосказана, недописана. Ее нужно обнажить там, где можно. А когда

открыли архив президента, когда из Государственного архива РФ стали публиковать рассекреченные документы, я пришла к убеждению: атомный проект - главное в жизни академика Курчатова. Эту

работу он считал своим святым долгом, служением Отечеству. 

Документальные тома "Атомный проект СССР"  под редакцией Льва Дмитриевича Рябева - это, на мой взгляд, потрясающий исторический труд. Он дает правдивое, глубокое и документальное

представление о том, что было совершено в 1940-е - 1950-е годы в нашей стране, только поднимавшейся из руин войны, общими усилиями руководителей государства и промышленности, ученых,

инженеров, технологов, рабочих, военных, включая, конечно, и труд огромного числа заключенных ГУЛАГа. Там есть и про то, как люди вручную, кирками разбивали промерзшую землю, чтобы

подготовить котлован для первого промышленного реактора. Чтобы в конечном счете создать могучую державу и ядерный щит для нее и для нас.

При первом знакомстве с вашей книгой обратил внимание, что примечания в ней занимают 34 страницы. А общее число ссылок на источники - 822,  если я не ошибся в подсчетах. В этом еще одна

особенность, которая вызывает огромное уважение на фоне иных псевдодокументальных творений, где авторы исторических сенсаций не утруждают себя доказательствами…

Раиса Кузнецова: Вы говорите - 800, а я внутри себя улыбаюсь. Если б вы знали, сколько всего найдено, прочитано, собрано - в частных записках, в блокнотах, в архивных документах, в журналах

и книгах - за те 40 лет, на протяжении которых я занимаюсь наследием Курчатова. Ведь я историк-архивист по образованию…

И даже защитили докторскую диссертацию. А в ядерной физике кто помогал разбираться? Ведь она на каждом шагу в тех документах, с которыми вы работали… 

Раиса Кузнецова: Когда мне нужно было понять, какой-то физический процесс или химический, я шла, например, в лабораторию к физикам и химикам, которые работали с Борисом Васильевичем

Курчатовым, и просила: ребята, объясните мне, пожалуйста, что такое королек плутония? Они в ответ: вот вам иголка, вот - микроскоп. Кладете иголочку под микроскоп, смотрите в окуляр. Увидели

ушко - поделите пополам. Примерно так он и выглядел…

Устройство ядерного реактора при желании постичь не трудно. Тем более, что на территории института работает первый экспериментальный реактор Курчатова, который он запустил "в шесть часов

вечера после войны" - 25 декабря 1946 года. Так что скоро будем отмечать 70-летие пуска  Ф-1, на нем впервые в Евразии осуществлена цепная ядерная реакция.

Глубоко в технические вопросы я, конечно, не погружалась и читателей стараюсь не погружать. Но в главных вещах стремилась дойти до сути. Насколько это получилось, судить не мне.

Выход книги по обыкновению сопровождают презентацией. Вы что-то планируете?

Раиса Кузнецова: Пусть люди сначала ее купят, познакомятся, а дальше видно будет. 

Раиса Кузнецова: Вот и хорошо. А рекламировать свою работу я не хочу. Да и Курчатов не нуждается в рекламе. Люди, которые имеют сердце и душу, любят страну, в которой живут и сохраняют

уважение к ее истории, найдут и прочитают эту книгу. Потому что таких людей, как Игорь Васильевич, надо помнить и высоко чтить.

Я работаю в Доме-музея Курчатова и люблю то, чем занимаюсь. По этому поводу у нас случился однажды утром диалог со священником из нашего храма. Встретились с ним на тротуаре, перед

светофором. Узнали друг друга. "Здравствуйте, - раскланивается батюшка. - Куда спешите?" - "На службу". А он в ответ как будто даже с удивлением: "Это вы-то на службу? Это я на службу…".

А ведь Игорь Васильевич тоже служил. Но не в одном отдельно взятом храме, а всей своей Родине. И каждый из нас служит. Семьи, откуда я родом и куда вышла замуж, наполовину военные, и мне это

с детства знакомо: "пошел на службу", "поехали на службу". Если задуматься всерьез, служение - это великое слово. Лично я служу памяти Игоря Васильевича Курчатова, памяти подобных ему и

близких мне людей его поколения. А это, поверьте, открывает и творческий простор, и новые горизонты. Но я далеко не заглядываю. Мне бы Игоря Васильевича не подвести. И себе не изменить,

говоря об этом человеке.